Захарченко В.Г.
Современные украинские
фольклористы, этнографы, журналисты, не говоря уже о
политиках, часто называют кубанских казаков
“украйинцямы Кубани”, яки запамьятувалы свою
историю”. Однако такая околонаучная точка зрения,
полностью отрицающая этническую, социальную,
культурную и языковую самобытность кубанского
казачества, в корне неверна, ибо она совершенно не
соответствует действительности. Генетическое родство
черноморского казачества с запорожским общеизвестно
и не требует никаких доказательств, достаточно,
например, прочитать два тома Ф.А. Щербины “История
Кубанского казачьего войска”, Екатеринодар,
1910-1913 гг. Но запорожские казаки, осознавая свою
кровную связь с малороссийским (украинским) народом
и всячески защищая его интересы, тем не менее,
осознавали себя “особыстым” по отношению к нему. И
это действительно было так. А уж кубанское
казачество, более сложное по своему этническому
составу, чем запорожское, тем более осознает себя не
как “украйинци Кубани”, “москали” или донцы, а
именно – как кубанское казачество.
То, что кубанское казачество начало приобретать свои
характерные социально-культурные особенности,
которые отличали его от запорожцев и линейцев, уже в
1888 г. заметил Ф.А. Щербина, который писал, что в
линейных станицах Кубани шла “борьба двух
этнографических начал – великорусского и
малорусского, и само население, под влиянием этой
борьбы, получило смешанную, двойную окраску:
образовалось нечто среднее между великороссами и
малороссами – язык, бытовая обстановка, некоторые
обычаи и пр. носят именно такой двойственный
характер” [Щербина Ф.А. “Краткий исторический очерк
Кубанского казачьего войска”. В кн. “Кубанское
казачье войско. 1696-1888”. Воронеж, 1888, с.115.
Цит. По статье Бондаря Н.И. “Кубанское казачество”
(этносоциологический аспект). В кн.: “Кубанское
казачество: история, этнография, фольклор”. Москва,
1995, с.17.]. Ученым еще предстоит
дать объективный ответ на ряд важнейших вопросов,
касающихся генезиса казачества, его этносоциальной и
этнокультурной эволюции. Однако сегодня мы уже,
слава Богу, располагаем рядом серьезных научных
работ, освещающих историю, этническое и социальное
своеобразие кубанского казачества, также
самобытность его традиционной культуры. В качестве
примера назову хотя бы исследование историка О.В.
Матвеева, сборник “Кубанское казачество” статьи
этнографа, кандидата исторических наук профессора
Н.И. Бондаря [Матвеев О.В. Слово о кубанском
казачестве. Научный редактор Н.И. Бондарь.
Краснодар, 1995.; Кубанское казачество: история,
этнография, фольклор (сборник научных статей),
автор-составитель Н.И. Бондарь. Москва, 1995.;
Бондарь Н.И. Основные тенденции развития кубанского
казачества в XIX в. (этносоциальный аспект). В Сб.:
“Вопросы общественно-политических отношений на
Северо-Западном Кавказе в XIX в.” Майкоп, 1987.;
Бондарь Н.И. Традиционная духовная культура
кубанского казачества (конец XIX – первая половина
XX в.). В сб.: “Традиционная культура: природа,
общество, человек”. Вып. 1. Традиционная культура и
дети. Краснодар, 1994.; Бондарь Н.И. Кубанское
казачество: этнос (народ) – или? В газ. “Кубанские
казачьи ведомости”, 1991, №4]. Вот
что пишет, например, об этническом своеобразии
кубанского казачества Н.И. Бондарь: “Кубанское
казачество – полиэтнично в своей основе. В него
вливался не только преобладающий славянский
компонент (русские, украинцы, черноморцы, сербы и
др.), но и незначительное количество представителей
других народов (адыги, греки, цыгане и др.). С точки
зрения этнологии, это явление универсальное,
сопровождающее формирование любой более или менее
крупной этнической общности… На
Кубани в качестве исходных этноопределяющих начал
выступили два компонента: русский и украинский.
Причем и тот, и другой представляли собой необычную
организационную форму – казачьи войска. Процесс
возникновения и раннего развития этих двух
этнических слагаемых кубанского казачества имел
достаточно много общего, но вместе с тем и свои
характерные (порой весьма существенные) особенности…
Параллельно с формированием и унификацией
традиционной культуры черноморского казачества
протекал процесс ее взаимодействия с традиционной
культурой русской этнографической группы…
Межэтническая культурная диффузия в первую очередь
затронула язык, песенный и танцевальный фольклор и в
меньшей степени обрядовую субкультуру… Итогом
этнокультурных и этнических процессов
объединительного характера явилось зарождение
самосознания – кубанские казаки. Оно проявилось в
быту, официальном делопроизводстве, а также в
фольклоре и других блоках традиционной культуры…
На “провоцирующие” вопросы о национальной
принадлежности жители бывших черноморских станиц
отмечали генетическую связь с запорожским
казачеством, а о себе говорили: “мы пэрэвэртни”,
поясняя, что и язык, и другие культурные реалии
существенно изменились. Примерно такую же реакцию
можно наблюдать и в старых линейных станицах. В
закубанских станицах, несмотря на выше отмеченные
моменты, чаще всего отвечали: “Мы знаем три языка:
русский, украинский и кубанский”. И далее поясняли:
“Мы ны тэ, ны сэ… Мы кубанцы” [Бондарь Н.И.
Кубанское казачество (этносоциологический аспект). В
сб.: “Кубанское казачество: история, этнография,
фольклор”. Автор-составитель Н.И. Бондарь, Москва,
1995, с. 9-23.]. Должен сказать,
что и данные моего опроса исполнителей черноморских
песен также свидетельствует о том, что подавляющее
большинство черноморцев, несмотря на осознание своих
генетических украинских корней, считают, например,
своим родным языком кубанский, а не украинский. Во
время звукозаписи исполнителям песен мною ставился
один и тот же вопрос: кем вы считаете себя по
национальной принадлежности – русскими или
украинцами? И основное число опрашиваемых
утвердительно отвечало: “русьскымы”. Тогда мне
приходилось напоминать им об истории и генетических
корнях кубанского казачества, после чего исполнители
говорили: “Це наши прадиды булы колысь украйинцями
та запорожцями, а мы уже давно сталы “кубаньскымы
козакамы”. Из опрашиваемых
исполнителей песен “украйинцами” называли себя лишь
те, которые приехали на Кубань сравнительно недавно,
уже в годы советской власти, когда о казаках и
казачестве вообще вспоминали крайне редко. Следует
добавить, что исполнители черноморских песен, как
правило “балакають” по-кубански, многие из них знают
и любят стихи Т.Г. Шевченко, но к современному
украинскому разговорному и литературному языку
относятся довольно сдержанно и часто признаются, что
многих его слов не понимают. Более того, некоторые
исполнители пожилого возраста говорят, что “тэпэр
украйинський язык став ны такый, як раньше був у
Т.Г. Шевченко. Тоди вин був “правильный”, а тэпэр
його так пырыковэркалы на западный лад, шо вин уже
став чужим та ныпонятным”. Интересное суждение.
Возможно, оно схватывает главную суть, происходящую
в сложных процессах языковых взаимовлияний.
Приведу на эту тему еще одну цитату Н.И. Бондаря из
другой его статьи: “Показателен в этом отношении
факт, с которым нам часто приходилось сталкиваться в
экспедициях. Русские и украинские песни более
позднего происхождения, проникавшие на Кубань в
начале XX в., в предвоенные и послевоенные годы так
и воспринимались – как русские или украинские. А
произведения, занесенные в прошлых столетиях
первопоселенцами, несмотря на очевидное русское или
украинское происхождение, воспринимаются как свои
“кубанские”, “казачьи”. Эти факты
подтверждаются и фактом неудачной “украинизации”
кубанского казачества, предпринятой в конце 1920-х
гг. (перевод делопроизводства, издание периодики на
украинском языке и т.п.). Это вызвало стихийный
протест коренного населения, что подтверждается и
нашими полевыми материалами, и архивными данными.
Так, в одном из документов 1927 г. говорится:
“Учитывая категорическое требование родителей
учащихся Калниболотской украинской школы считать,
как исключение, необходимым удовлетворить их просьбу
и преподавание в украинской школе перевести на
русский язык” (ГАКК, ф. р. – 1594, оп. 1, д. 46, л.
405). В начале 1930-х гг. от этой затеи, не
прижившейся среди местного населения, отказались
повсеместно” [Бондарь Н.И. Модель традиционной
культуры кубанского казачества. – В сб.: “Кубанское
казачество: история, этнография, фольклор”, Москва,
1995, с.58.]. Приведу на этот счет
и некоторые другие любопытные факты. В 1989-1990 гг.
в Центре народной культуры Кубани была осуществлена
попытка создания кубанского отделения “Товарыства
украйинской мовы имени Т.Г. Шевченко”. На
трех-четырех организационных заседаниях
присутствовало менее 20 человек. Причем большую
часть присутствовавших составили украинцы,
приехавшие на Кубань в последние десятилетия,
коренные же кубанцы так и не проявили внимание к
этому “Товарыству”, которое практически и осталось
только на бумаге. Примерно в это
же время в Центре народной культуры Кубани была
также осуществлена и другая попытка: создать
кубанское отделение “Товарищества русских
художников”. И снова прошло три-четыре
организационных собрания, на которых также
присутствовало не более 20 человек. В итоге и эта
попытка оказалась безрезультатной. Думается, что
факты безуспешного создания кубанских отделений
“Товарыства украйинской мовы” и “Товарищества
русских художников”, символическим председателем
которых пришлось временно побыть именно мне, говорят
о том, что кубанские казаки осознают себя не столько
русскими или украинцами, сколько именно кубанскими
казаками. И, вероятно, именно эта причина
способствовала столь неожиданно быстрому и
действительно массовому возрождению кубанского
казачества в 1990 году, созданию Всекубанской
казачьей Рады и Всекубанского казачьего войска, в
состав которого вошли десятки тысяч казаков не
только станиц и районов Краснодарского края, но и
казаки некоторых районов Ставропольского края и
Республики Адыгея, бывшей исторической территории
кубанского казачества. И не этот ли факт является
главным доказательством того, что кубанское
казачество за многие годы его геноцида не утратило
своего этнического самосознания? И не потому ли
казачество Кубани столь безразлично отнеслось к
попытке организации, казалось бы, столь актуальным,
отделениям украинского и русского товариществ, что
считает себя, прежде всего, единым и неделимым
кубанским казачеством и уже только лишь потом –
русскими или украинцами? |